Если есть ад, то я его видел

Повсюду треск, пусты цеха, Никто не ходит на работу. Болит нутро, грызет тоска, Как будто тащат к эшафоту. В глазах людей застывший страх, Прошло всего-то две недели. Еще слегка трясет в горах, А ночью слышен вой метели. Но больше ждать уже нельзя, Здесь разговоры бесполезны. Такая выпала стезя, Наверх карабкаться из бездны. - Кто смелый, кто пойдет со мной? Но добровольцев нет. - Понятно... - Он ненормальный, - за спиной Раздался шепот еле внятный. Вошел. Вот длинный коридор. Осколки стекол, штукатурка. В углу валяется мотор. "Готова, смерть? Сыграем в жмурки?" Вот наконец-то и станки: - Нажать на пуск? А вдруг все рухнет? Давай поступим по-мужски, Хозяин ты на этой кухне. Жизнь или смерть, своим перстом Пускай решит сейчас Всевышний. И глупо думать о пустом. - Ну, с Богом! - Прошептал чуть слышно. От напряженья в теле дрожь, Смотрю на шпинделя вращенье. Что не боялся - это ложь! Не передать те ощущенья... А перекрытия трещат: - Ну вас к чертям! - Кружатся мысли. Стук сердца, громкий, как набат, Куда склонится коромысло? Прошло три дня, ожил завод, И потеплели сразу взгляды. Терерь пора иных забот, Одна задача: Выжить надо! Этим стихотворением начинается цикл, если удастся написать, о землетрясении 7 – го декабря 1988 года. Оно посвящено пуску завода, одного из филиалов объединения, после землетрясения. Сам завод находится на склоне горы Арагац, на высоте более 2300 метров, и был в эпицентре стихии. Будучи ген. директором, я первым вошел в цеха и пустил станки. От вибрации могли рухнуть перекрытия. Тогда нельзя было медлить. Люди впали в депрессию, в сердцах поселилась безысходность. После землетрясения 10 дней провел в Спитаке и Гюмри. Откапывал людей... .